АЛЕКСАНДР I (ЧАСТЬ 1)

—Император Всероссийский, старший сын Цесаревича ПавлаПетровича и Великой Княгини Марии Феодоровны (принцессыВиртембергской), род. в С.-Петербурге, в Зимнем дворце, 12-го декабря1777 года; 28-го сентября 1793 года вступил в брак с Баденскойпринцессой Луизой-Марией-Августой, нареченной при святоммиропомазании Елисаветой Алексеевной; Наследником Цесаревичемсделался 6-го ноября 1796 года; вступил на престол 12-го марта 1801года; скончался в Таганроге 19-го ноября 1825 года; имел двухдочерей: 1) Марию Александровну, родившуюся 8-го мая 1799 года искончавшуюся 27-го июля 1800 года, и 2) Елисавету Александровну, род.3-го ноября 1806 года и скончавшуюся 30-го апреля 1808 года.

ВеликийКнязь Александр Павлович (1777—1796).

Послетревожных сентябрьских дней 1777 года, когда небывалое в летописяхПетербурга наводнение грозило столице гибелью, настало дляИмператрицы Екатерины радостное событие. В понедельник, 12-годекабря, в девять и три четверти часа утра, Великая Княгиня МарияФеодоровна разрешилась от бремени сыном, которому дано, по желаниюИмператрицы, имя Александра, в честь Александра Невского, святогонародного для России и для Петербурга в особенности. Династия,наконец, упрочилась, а вместе с тем для Императрицы представлялась вбудущем возможность назначить себе наследника по сердцу. КрещениеАлександра Павловича совершено было 20-го декабря; восприемниками егобыли заочно Император Римский Иосиф II и король Прусский ФридрихВеликий. Таким образом, будущий творец Священного Союза уже сколыбели связан был духовным родством с венценосцами Австрии иПруссии. Затем начался целый ряд великолепных придворных и народныхпразднеств, данных Императрицей и ее вельможами. "До постаосталось каких-нибудь две недели, — писала в феврале 1777 годаЕкатерина Гримму, — и между тем у нас будет одиннадцатьмаскарадов, не считая обедов и ужинов, на которые я приглашена.Опасаясь умереть, я заказала вчера свою эпитафию".

Спервых же дней жизни Великого Князя Александра Павловича державнаябабка всецело предалась мысли воспитать продолжателя великих дел ееславного царствования, называя его в своей переписке будущимвенценосцем (porteurde couronne en herbe).Признавая сына и невестку неспособнымивоспитать будущего русского Государя, Екатерина, как главаИмператорского дома, считала свои правом и обязанностью взять на себязаботы по его воспитанию, в надежде видеть в нем впоследствиивоплощение лучших своих дум и стремлений. Она лелеяла его детство,назначала ему наставников и руководила его учением, сосредоточивая нанем самую горячую нежность, заботливость и никогда не теряемый извиду династический интерес.

АлександрПавлович в первые годы его младенчества был вверен попечениюгенеральши Софии Ивановны Бенкендорф(урожденнойЛевенштерн), вдове Ревельского коменданта. Выбор няни был весьмаудачен. Эго была жена первого камердинера Великого Князя: ПрасковьяИвановна Гесслер,родомангличанка, женщина редких достоинств; она передала хорошие привычкии наклонности своему питомцу, который приобрел от нее любовь кпорядку, простоте и опрятности, и навсегда сохранил к нейблагоговейное уважение. Екатерина также отзывалась с большимуважением о г-же Гесслер; восхваляя в 1793 году физическое иморальное воспитание Великого Князя Александра, Императрица сказаласвоему секретарю Храповицкому: "Если у него родится сын и той жеангличанкой так же семь лет воспитан будет, то наследие престолаРоссийского утверждено на сто лет. Какая разность между воспитаниемего и отцовским".

Екатеринаприступила к делу физического воспитания своего внука во всеоружиинаучных знаний и опытности, и оно не оставляло желать ничего лучшего.Прежде всего Императрица позаботилась о том, чтобы закалить здоровьесвоего внука. "Как только господин Александр родился, —писала Екатерина в 1778 году шведскому королю Густаву III, — явзяла его на руки, и после того как его вымыли, унесли в другуюкомнату, где и положили на большую подушку. Его обвернули оченьлегко, и я не допустила чтобы его спеленали иначе как посылаемая присем кукла. Когда это было сделано, то господина Александра положили вту корзину, где кукла, чтобы женщина, при нем находившаяся, не имеланикакого искушения его укачивать: эту корзину поставили за ширмами наканапе. Убранный таким образом господин Александр был передангенеральше Бенкендорф; в кормилицы ему была назначена жена молодцасадовника из Царского Села, и после крещения своего он был перенесенна половину его матери, в назначенную для него комнату. Это —обширная комната, посреди которой расположен на четырех столбах иприкреплен к потолку балдахин, и занавесы, под которыми поставленакровать господина Александра, окружены балюстрадой, вышиною полокоть; постель кормилицы за спинкой балдахина. Комната обширна, длятого чтобы воздух в ней был лучше; балдахин посреди комнаты, противокон, для того чтобы воздух мог обращаться свободнее вокруг балдахинаи занавесок. Балюстрада препятствует приближаться к постели ребенкамногим особам за раз; скопление народа в комнате избегается и незажигается более двух свечей, чтобы воздух вокруг него не был слишкомдушным; маленькая кровать господина Александра, так как он не знаетни люльки, ни укачивания, — железная без полога; он спит накожаном матрасе, покрытом простыней, у него есть подушечка и легкоеанглийское одеяло; всякие оглушительные заигрывания с ним избегаются,но в комнате всегда говорят громко, даже во время его сна. Тщательноследят, чтобы термометр в его комнате не подымался никогда свыше 14или 15 градусов тепла. Каждый день, когда выметают в его комнате,ребенка выносят в другую комнату, а в спальне его открывают окна длявозобновления воздуха; когда комната согреется, господина Александраснова приносят в его комнату. С самого рождения его приучили кежедневному обмыванию в ванне, если он здоров... Как скоро тольковесною воздух сделался сносным, то сняли чепчик с головы господинаАлександра и вынесли его на воздух; мало-помалу приучили его сидетьна траве и на песке безразлично, и даже спать тут несколько часов вхорошую погоду, в тени, защищенный от солнца. Тогда кладут его наподушку, и он отлично отдыхает таким образом. Он не знает и не терпитна ножках чулок и на него не надевают ничего такого, что могло бымалейше стеснять его в какой-нибудь части тела. Когда ему минулочетыре месяца, то чтобы его поменьше носили на руках, я дала емуковер... который расстилается в его комнате... здесь-то онбарахтается, так что весело смотреть. Любимое платьице его, это —очень коротенькая рубашечка и маленький вязаный очень широкийжилетик; когда его выносят гулять, то сверх этого надевают на неголегкое полотняное или тафтяное платьице. Он не знает простуды".

Взаключение Екатерина говорит, что Александр полон, велик, здоров иочень весел, и не кричит почти никогда (il est gros, grand, bienportant et fort gai, et ne criant presque jamais).

Изэтих строк очевидно, с какой любовью и заботливостью с самогорождения своего старшего внука Екатерина входила во все подробностифизического воспитания Александра, направляя его самым рациональнымобразом.

Недолго Александр Павлович оставался одиноким без товарища. Екатерина снетерпением поджидала появления второго внука; "мне все равно, —говорила она, — будут ли у Александра сестры, но ему нуженмладший брат". Желания Императрицы вскоре осуществились: 27-гоапреля 1779 года у Марии Феодоровны родился второй сын. "Этотчудак, — писала Екатерина Гримму, — заставлял ожидатьсебя с половины марта и, двинувшись наконец в путь, упал на нас какград в полтора часа... но этот слабее брата и при малейшем холодепрячет нос в пеленки". В это время Екатерина задумала ужезнаменитый греческий проект, и потому при крещении дано ему имяКонстантин. "Уменя спросили, — писала по этому поводу Екатерина, — комубыть восприемником. Всего бы лучше любезнейшему другу моемуАбдул-Гамиду, — отвечала я; но так как турку нельзя креститьхристианина, то, по крайней мере, сделаем ему честь и назовеммладенца Константином... И вот я справа с Александром, а слева сКонстантином".

Второйвнук также поступил на ближайшее попечение бабушки и, следовательно,к нему применили тот же метод физического воспитания, как и кАлександру. С тех же пор, как братья могли предаться совместно своимдетским играм, они, по желанию Екатерины, остались неразлучными.

ВоспитаниеВеликого Князя Александра Императрица старалась поставить на высотусовременных ей педагогических требований.

Попечителемпри обоих Великих Князьях Александре и Константине ПавловичахЕкатерина назначила генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова.Это был ловкий,но ограниченный царедворец, весьма твердо знавший придворную науку.Отличительной чертой его характера была угодливость. По грубомувыражению одного из сотрудников Салтыкова по воспитанию, АлександраПавловича, Массона, его главным делом при Великих Князьях былопредохранить их от сквозного ветра и засорения желудка. Наружностьего была не привлекательная. Современник изображает его человекомнебольшого роста, с огромной головой, невзрачным и неуклюжим,тщедушным, хворым, с постоянной гримасою на лице. Нельзяпредположить, чтобы Екатерина придавала какое либо особое значениевоспитательным качествам Салтыкова; выбор ее был, вероятно, вызвантем обстоятельством, что Салтыков был в милости у великокняжескойчеты, заведуя их двором уже 10 лет (с 1773 года). Екатерина не моглане заметить искусства, с которым пробирался Салтыков между подводнымикамнями, которыми усеяна была дорога между большим и малым дворами.Говорят, что при этом случае он умел умерять выражениенеудовольствия, которое ему поручалось передать, а с другой стороны —смягчал и ответы сына, докладывая о них матери так, что обевраждующие стороны оставались им довольны. Вообще Салтыковупредназначалась роль ширмы, за которой скрывалась венценоснаябабушка. Притом, нельзя упустить из виду еще и то обстоятельство, чтоЕкатерина могла положиться на эту ширму, а этим свойством Салтыкованельзя было пренебрегать при существовавшей тогда обстановкепридворной жизни.

Императрицапродолжала по-прежнему лично входить во все подробности воспитаниясвоих внуков. Это видно из подробного наставленияо воспитанииВеликих Князей, написанного Екатериною для Салтыкова и врученного ему13-го марта 1784 года при особом рескрипте. В этом рескриптеИмператрица говорит: "Богу благодарение! Неоспоримо, чтоприродное сложение Их Высочеств, здоровье их и качества души и умасоответствуют в полной и редкой мере принятому об них попечению.Старшему приспело уже время перейти из присмотра младенчествусродственного, в руководство отроку отродию его приличное. Брать егопо привычке и горячей любви между ними, да будет неразлучен состаршим братом, которого пример ему нужен и полезен". ЗатемЕкатерина переходит к самому Салтыкову, мотивируя свой выборследующим образом: "В главные приставники над воспитанием искалимы особу добронравную, поведения основанного на здравом рассудке ичестности, и который с детьми умел бы обходиться приятно и ласково.Уверены мы, что вы, соединяя в себе сии качества, ревность ваша кдобру и испытанную вашу честность употребите в служении, в котором повеликой его важности будетеруководимы единственно нами во всех случаях".

Вмарте 1785 года, Екатерина сообщает в следующих выражениях известие омероприятиях своих по воспитанию внуков: "Господа Александр иКонстантин между тем перешли в мужские руки и в их воспитанииустановлены неизменные правила (leur éducation а reçudes règles immuables); но они все-таки приходят прыгать вокругменя и мы сохраняем прежний тон, смею утверждать, что эти дети подаюточень великие надежды (j'ose affirmer que ce sont des enfants de laplus grande espérance)".

Назначивверного человека главным приставником при внуках, Екатеринаозаботилась приисканием способного исполнителя своих педагогическихпредначертаний. Выбор ее остановился на швейцарском гражданинеЛагарпе;это был человек,преисполненный гуманными взглядами философов 18-го века, неподкупнойчестности и независимого характера.

ВыборЛагарпа состоялся при следующих обстоятельствах: в 1782 году Лагарпбыл избран Гриммом, чтобы сопутствовать в Италии брату фаворитаАлександра Дмитриевича Ланского. Ум и здравый смысл Лагарпа, поотзыву Екатерины, очаровал присутствующих и отсутствующих, иИмператрица пожелала, чтобы он сопровождал порученного его попечениюмолодого человека до Петербурга. Путешественники прибили в Петербургв начале 1783 года и Лагарп назначен состоять кавалером при ВеликихКнязьях; назначение его совпало с переходом их от женского надзора кмужскому. Преподавание Лагарпа началось с французского языка. 10-гоиюня 1784 года Лагарп представил Императрице обширную записку, как быпедагогическую исповедь, в которой изложил, какие предметы и припомощи каких пособий он может и должен преподавать Великим Князьям.Записка Лагарпа, дополняющая собою инструкцию Екатерины, и решила егосудьбу. Императрица вполне одобрила записку и написала:"действительно, кто составил подобный мемуар, тот способенпреподавать не только один французский язык". В следствие этогоЛагарп был официально признан наставником Великих Князей сувольнением от должности кавалера.

"Провидение,по-видимому, возымело сожаление над миллионами людей, обитающихРоссию",—пишет Лагарп в своих записках, отступив на этотраз от обычной скромности,—"но лишь Екатерина моглапожелать, чтобы ее внуки были воспитаны как люди".

Спервых же дней появления республиканца при дворе Екатерины, онсделался задушевным другом и любимым наставником своего царственноговоспитанника, проявлявшего к нему трогательную привязанность. Чувстваискренней любви и благодарности к Лагарпу неизменно сохранились всердце Александра до конца его земного поприща.—"Я вамобязан тем, что я знаю (Je vous dois le peu de ce que je sais)",писал Александр Лагарпу 16-го января 1808 года. — "Tout ceque je sais et tout ce que peut-être je vaux, c'est àM-r Laharpe que je le dois", сказал Император Александр в 1814году, представляя Лагарпа Прусскому королю и его сыновьям. Подобныйже отзыв и в ту же эпоху слышал и Михайловский-Данилевский и записалего в свой дневник: "Никто более Лагарпа, — сказалАлександр, — не имел влияния на мой образ мыслей. Не было быЛагарпа, не было бы Александра". Те же, мысли высказал Александруже в ?796 году князю Адаму Чарторижскому, отзываясь о Лагарпе, как очеловеке высоких добродетелей, истинном мудреце, строгих правил,сильного характера, которому он обязан всем, что в нем есть хорошего,всем что он знает; ему в особенности, утверждал Александр, он былобязан теми началамиправды и справедливости,,которые он имеет счастье носить в своем сердце,куда внедрил их его наставник. Лагарптакже душевно привязался к своему даровитому ученику. По мнению его,Александр родился с самыми драгоценными задатками высоких доблестей иотличнейших дарований. "Ни для одного смертного, — сказалв 1815 году Лагарп Михайловскому-Данилевскому, — природа небыла столь щедра. С самого младенчества замечал я в нем ясность исправедливость в понятиях (justesse d'idées)". Вообще итогда еще Лагарп не мог без восхищения говорить о питомце своем.

Екатеринавполне доверяла Лагарпу и неоднократно выражала сочувствие иодобрение содержанию читанного им курса, каждый отдел которого еютщательно просматривался. "Будьте якобинцем, республиканцем, чемвам угодно, — сказала ему однажды Екатерина, — я вижу чтовы честный человек, и этого мне довольно; оставайтесь при моих внукахи ведите свое дело так же хорошо, как вели его до сих пор".

Привсех своих достоинствах Лагарп не был, конечно, чужд и недостатков:он сам признавал себя идеалистом и теоретиком, знакомым более скнигами, нежели с людьми. Только впоследствии, когда, по возвращениив отечество, Лагарп столкнулся с жизнью и страстями человеческими иприобрел не достававшую ему жизненную и политическую опытность, онотказался от многих либеральных увлечений и теоретическихумозаключений. В 1802 году он начал даже усматривать величайшее благов разумном самодержавии, и в этом новом духе преподавал Александрунаставления.

Современникивстретили выбор главного наставника Александра не вполнесочувственно. Однажды юный Великий Князь, бросаясь на шею к Лагарпу,был осыпан пудрой с его парика — и когда Лагарп сказал:"посмотрите, любезный князь, на что вы похожи", Александротвечал: "все равно; никто меня не осудит за то, что займу отвас". Как раз в этом и ошибся Александр. Вигель, относящийся всвоих воспоминаниях вообще враждебно к преобразовательнойдеятельности Александра, разразился в них следующей филиппикой противЛагарпа, которая заслуживает внимания как отголосок мнения всехтогдашних приверженцев старых порядков: "Воспитание Александра,— пишет Вигель, — было одной из великих ошибок Екатерины;образование его ума поручила она женевцу Лагарпу, который, оставляяРоссию, столь же мало знал ее, как в день своего прибытия и которыйкарманную республику свою поставил образцом будущему самодержцувеличайшей Империи в мире. Идеями, которые едва могут развиться исозреть в голове двадцатилетнего юноши, начинили мозг ребенка. Но неразжевавши их, можно сказать, не переваривши их, призвал он их себена память в тот день, в который начал царствовать".

Нетсомнения, что другой современник Крылов в басне: "Воспитаниельва"также намекаетна неправильное воспитание Александра. Орел, воспитывая львенка,обучает его, к ужасу звериного света, вить гнезда; в заключениерассказа баснописец приводит нравоучение, что важнейшая наука дляцарей знать свойство своего народа и выгоды земли своей.

А.С. Стурдза, консервативный образ мыслей которого достаточно известен,высказывается более снисходительно относительно Лагарпа, величая егоАристотелем новейшего Александра; он признает за ним заслугу в том,что он внушил и глубоко внедрил в сердце своего воспитанникарелигиозное уважение к человеческому достоинству — качество,драгоценное для Монарха вообще — и незаменимое для самодержца.("Cequ'il sut lui inspirer et graver profondément dans son coeur,ce fut un respect religieux pour la dignité de l'homme,qualité précieuse dans un souverain, inappréciabledans un autocrate").

Коснувшисьвкратце воспитательной роли Лагарпа, необходимо сказать несколькослов и о прочих наставниках Александра.

Законоучителеми духовником, или как значится в придворных календарях того времени:наставником в христианском законе, Императрица избрала протоиереяАндреяАфанасьевича Самборского. Онзанимал эту должность с 1784 года до обручения Великого Князя в 1793году. Прекрасный выбор Екатерины не раз подвергался осуждению. Донынеисторики осуждают Самборского в том, что он не умел сообщить своемуцарственному ученику истинного понимания духа православной церкви; нанего смотрели, как на человека светского, лишенного глубокогорелигиозного чувства. Обвинения эти не могут быть признанысправедливыми. Неблагоприятные отзывы о Самборском отчасти вызваныбыли, вероятно, отзывами Императора Александра, заметившеговпоследствии относительно своих юношеских религиозных чувствследующее: "Я был, как и все мои современники, не набожен".Но этот взгляд навеян позднейшими религиозными увлечениями ИмператораАлександра, и еще вопрос была ли эта вновь обретенная набожностьполезнее государству душевного настроения юношеских годов ВеликогоКнязя. Наставления Самборского преисполнены были, напротив того,истинно христианским духом; об этом свидетельствует вся перепискаСамборского, и нелицеприятный суд истории должен призвать, чтозаконоучитель, избранный Великой Екатериной, который учил ВеликогоКнязя: находить во всяком человеческом состоянии — своегоближнего, и тогда никого не обидите, и тогда исполнится закон Божий",— вне всякого сомнения, стоял вполне на высоте своегопризвания. Поэтому, наперекор вышеупомянутому взгляду, позволительно,напротив того, утверждать, что именно благодаря влиянию Самборскогоокрепло религиозное чувство Александра Павловича. Недоброжелателей изавистников Самборского, конечно, смущало и то обстоятельство, чтоИмператрица, во внимание к долголетнему пребыванию его за границей,разрешила ему носить светскую одежду и брить бороду. После этоголегко было обвинять Андрея Афанасьевича в некотором умышленномотступлении от чистоты православия; к тому же этому бритому,образованному законоучителю поручено было преподавать Великим Князьями английский язык — пример, едва ли не единственный в историирусской педагогии.

Обратимсятеперь к второстепенным деятелям, призванным к участию в делевоспитания Великого Князя Александра. Генерал-поручик АлександрЯковлевич Протасов,родственникграфа Александра Романовича Воронцова, состоял при Великом Князе взвании придворного кавалера, т.е. воспитателя. Он пользовалсярасположением Императрицы за усердное и добросовестное исполнениесвоих обязанностей и, вероятно, обратил на себя ее внимание, будучиеще новгородским губернатором, твердым и человеколюбивым образомдействий при усмирении взбунтовавшихся в 1783 году крестьян. Массонотзывается в своих записках о Протасове крайне неуважительно, называяего "borné, mystérieux, bigot, pusillanime".Дневные записки Протасова и переписка его свидетельствуют, что отзывМассона не может быть признан справедливым. Из записок Протасовавидно, что он, как верный сын православной церкви и строгий хранительдворянских преданий и сложившихся форм русской общественной жизни, несходился в политических взглядах с Лагарпом; он называл его"человеком, любящим народное правление", хотя, впрочем, счестнейшими намерениями. Свободомыслие Лагарпа признавалосьПротасовым опасным и вредным для Великого Князя. В одном только делеу этих двух непримиримых антагонистов проявлялось трогательноеединодушие: в старании внушить Александру любовь и уважение к отцу,сблизить его с ним. Когда, в начале августа 1796 г., Протасоврасстался с своим воспитанником, родители его благодарили АлександраЯковлевича за то, что он возвратил им сына ("Ils m'ont tous deuxremercié pour leur avoir rendu leur fils"). Что жекасается до нравственных добродетелей, которые Протасов старалсяпривить Великому Князю, то едва ли между ним и Лагарпом моглосуществовать разногласие; строгость предъявляемых ими требований былаодинакова. Не подлежит сомнению, что Протасов своими советами ивнушениями неоднократно оказывал благотворное влияние на сердце исовесть Великого Князя.

Преподавателяминаук были избраны: по русской словесности и истории известныйписатель МихаилНикитич Муравьев,по ботаникезнаменитый Паллас,по физикеакадемик Крафт,по математикеполковник Массон.

ЗаботыЕкатерины о воспитании Александра не ограничились выбором наставникови сочинением известного наставления. Она сама взяла перо в руки,чтобы создать полезную для внуков детскую библиотеку. Таким образомпоявилась "Бабушкинаазбука",которая исоставила библиотеку Великих Князей Александра и КонстантинаПавловичей. Азбука заключает в себе повести и беседы, пословицы ипоговорки, сказку о царевиче Фивее; кроме того, в ней занимаетвыдающееся место изложение событий русской истории от началаРоссийского государства до первого нашествия татар на Россию (с 862по 1224 год). Предназначая свой труд для назидания внуков,Императрица изложила события в таком виде, чтобы они действовалиблаготворно на воображение детей и служили для них примерами.

Приготовляясьна исходе 1786 года к путешествию в Новороссию и в Крым, Екатеринанамеревалась взять с собой обоих внуков: Александра и Константина,чтобы познакомить их с Россией. Цесаревич и Великая Княгиня МарияФеодоровна оскорбились этим намерением и в почтительном письмепросили оставить Великих Князей в Петербурге. Екатерина отвечала:"Дети ваши принадлежат вам, но в то же время они принадлежат имне, принадлежат и государству. С самого раннего детства их япоставила себе в обязанность и удовольствие окружать их нежнейшимизаботами. Вы говорили мне часто и устно, и письменно, что мои заботыо них вы считаете настоящим счастьем для своих детей и что не моглослучиться для них ничего более счастливого. Я нежно люблю их. Вот какя рассуждала: вдали от вас для меня будет утешением иметь их присебе. Из пяти трое (т.е. все дочери) остаются с вами; неужели одна я,на старости лет, в продолжение шести месяцев, буду лишенаудовольствия иметь возле себя кого-нибудь из своего семейства?"Царственная бабушка осталась непреклонной и отъезд Великих Князей былрешен бесповоротно. Но злой рок распорядился иначе: Великий КнязьКонстантин заболел корью и 7-го января 1787 года, Екатерина должнабыла выехать из Петербурга одна. Однако, к концу путешествия,Императрица вытребовала к себе обоих внуков в Москву; отъезд ИхВысочеств из Царского Села состоялся 22-го мая.

Любопытнопроследить за это время начавшуюся уже ранее детскую перепискуАлександра и Константина с державной бабушкой; она, за немногимиисключениями, велась на русском языке. Достаточно одного беглогообзора ее, чтобы убедиться, насколько в этих письмах яркообрисовываются будущие особенности характера обоих Великих Князей.Первые записочки Александра к державной бабушке относятся к самымранним годам его детства; затем переписка обоих Великих Князейдлилась в продолжение всего путешествия Императрицы в Крым. Сравниваямежду собой письма Александра и Константина, нельзя не обратитьвнимания на заключительные слова их. Александр пишет: "Я люблювас всем сердцем и душою. Целую ваши ручки и ножки (иногдаприбавлялось и маленький пальчик), ваш нижайший внук Александр".Константин придает окончанию своих писем совершенно иной оборот;всякие нежности отсутствуют; он пишет: "Я пребываю ваш, бабушка,покорнейший внук Константин". Во французских письмах замечаетсятот же характер. Константин пишет: "Je suis, avec respect, votretrès obéissant petit fils". Александр жеоканчивает свои нежные послания бабушке следующим образом: "Jebaise vos mains et vos pieds. Votre très humble et trèsobéissant petit fils".

С1790 года Екатерина была озабочена приисканием подходящей невесты дляВеликого Князя Александра Павловича. Доверенным лицом Императрицы поэтому важному делу был будущий государственный канцлер граф НиколайПетрович Румянцев.Окончательновыбор ее остановился на дочери маркграфа Баденского Луизе-Августе.30-го октября1792 года принцесса прибыла в Петербург в сопровождении младшейсестры Фредерики-Доротеи."L'aînéeplus on la voit et plus elle plaît", писала ЕкатеринаРумянцеву; Великий Князь Александр оказался того же мнения. Позамечанию Протасова, невеста, для него избранная, как нарочно длянего создана. 9-го мая 1793 года состоялось миропомазание 14-летнейпринцессы Луизы, которая наречена Великой Княжной ЕлисаветойАлексеевной·. 10-гомая последовало обручение с Великим Князем Александром Павловичем, а28-го сентября того же года — бракосочетание. "C'estPsyché unie à l'Amour", замечает восторженноЕкатерина в своей переписке.

Вдневных записках своих Протасов 15-го ноября 1792 года записалследующее: "Мой воспитанник — честный человек, прямойхристианин, доброты души его нет конца, телесные доброты его всемизвестны. Невеста, ему избранная, как нарочно для него создана. ЕслиАлександр Павлович имеет некоторые слабости, яко то —праздность, медленность и лень, имею надежду, что хорошие егокачества переработают отчасти его недостатки... Если вперед при нембудет хороший человек, не сомневаюсь нимало, чтоб он еще лучшесделался".

Нельзяне пожалеть, что Императрица несколько поспешила с браком 16-летнеговнука; вредные последствия этого преждевременного шага не замедлилиотозваться на не окончившем еще свое воспитание юноше. Любопытнопроследить по запискам Протасова замеченные им, по этому случаю, всвоем воспитаннике в разное время перемены. "Александр Павловичотстал нечувствительно от всякого рода упражнений; пребывание его уневесты и забавы отвлекли его высочество от всякого прочногоумствования... он прилепился к детским мелочам, а паче военным...подражал брату, шалил непрестанно с прислужниками в своем кабинетевесьма непристойно... Причина сему — ранняя женитьба и чтоуверили его высочество, будто уже можно располагать самому собою...его высочество, совершенно отстав от упражнений, назначенных сучителями, упражнялся с ружьем и в прочих мелочах... Сколько нитвердил я до окончания сего года, что праздность есть источник всехзлых дел, а между тем лень и нерадение совершенный делают ему вред.Вот как.", заключает Протасов, "к сожалению моему окончился16-й год и наступил 17-й".

Впереписке А. Я. Протасова с графом А. Р. Воронцовым встречаются поэтому же предмету еще более резкие отзывы огорченного положением делвоспитателя.

ХотяЕкатерина и была, по-видимому, полновластной распорядительницейвоспитания Великого Князя Александра, но она не имела возможностисовершенно отстранить от него влияние родителя. Императрицапредвидела это неизбежное зло уже вскоре после рождения внука, и в1778 году писала Гримму: "Во всяком случае из него выйдетотличный малый. Боюсь за него только в одном отношении, но об этомскажу вам на словах. Домекайте (à bon nez salut)".Предвидение Екатерины, к сожалению, оправдалось вполне. Совступлением Александра в юношеский возраст, отцовское влияниенеизбежным образом усилилось и внесло новые противоречия в деловоспитания. "Lepère prend toujours plus d'ascendant sur les fils", —пишетПротасовв1796 году.Для вернойоценки характера Александра, каким он проявился впоследствии, вовремя его самодержавства, нельзя упустить из вида указанное вышеобстоятельство и должно принять в соображение, что ему суждено былопровести детство и юность между двумя противоположными полюсами:гениальной бабкой и гатчинской кордегардией. Привязанности Александрамучительным образом делились между Екатериной и его родителями. Емуприходилось угождать то одной, то другой стороне и беспрестанносогласовать несхожие вкусы, скрывая, по необходимости, свои чувства.Влияние этих впечатлений можно проследить и в характере АлександраПавловича; ему никогда не удалось отрешиться, во всех своихначинаниях, от некоторой присущей ему двуличности и скрытности,соединенных с недоверием вообще к людям, — недостатки,развившиеся под влиянием обстановки, среди которой он возмужал. Такимобразом в уме Александра постепенно вкоренялась двойственность вделах и в мыслях, которая преследовала его затем в продолжение всейего жизни.

Гатчинскаякордегардия привила Александру еще другое зло: увлечение фронтом,солдатской выправкой, парадоманией. Усмотрев в выправке существеннуюсторону военного дела и свыкнувшись с подобным взглядом, онвпоследствии перещеголял в этом искусстве даже брата Константина,которого нельзя, однако, заподозрить в равнодушии к этой, излюбленнойим уже с детства, специальности. В 1817 году Цесаревич КонстантинПавлович писал генерал-адъютанту Сипягину: "Ныне завелась такаяво фронте танцевальная наука, что и толку не дашь... я более 20-тилет служу и могу правду сказать, даже во время покойного Государя былиз первых офицеров, а ныне так премудрено, что и не найдешься".

ВеликийКнязь Александр, совместно с братом, ежегодно все более и болеепривлекались Цесаревичем к экзерцициям гатчинских войск. "Долженсознаться,— писал Александр Лагарпу 27-го октября 1795 года, —что, к сожалению, прошлое лето мало доставило мне времени длязанятий. Главным развлечением служили слишком частые маневры, ученияи парады в Павловске, ибо вместо одного раза в неделю, как мы ездилив предыдущие годы, мы бывали до трех, а иногда и до четырех раз в этолето, а по вторникам и пятницам по обыкновению; сочтите, чтооставалось". В следующем затем году фронтовые занятия ВеликогоКнязя еще более расширились, окончательно отвлекая его от всякихнаучных занятий. "Нынешним летом могу действительно сказать, —писал Александр Лагарпу 13-го октября 1796 года, — что яслужил,ибо, представьтесебе, каждый день, в 6 часов утра, мы должны были ездить в Павловск иоставаться там до первого часа, а часто даже и после обеда, неисключая воскресных и праздничных дней, с тою разницей, что в эти днимы имели время возвращаться в Царское Село к обедне".

Службапри гатчинских войсках причинила Александру еще одно зло: она вызвалаглухоту левого уха. "Я в молодости стоял близ батареи, —рассказывал Император Александр в 1818 году, — от сильного гулапушек лишился слуха в левом ухе". Эти слова Государя тогда жезаписанные очевидцем флигель адъютантом Михайловским-Данилевским,доказывают несправедливость того известия, по которому виновницейглухоты Александра Павловича является будто бы, Екатерина, желавшаяприучить внука еще в младенчестве к игрушечным выстрелам и вызвавшаяэтой неосторожностью повреждение в неокрепшем еще слуховом нервебудущего Императора.

Протасовв своей переписке упоминает впервые о глухоте Александра Павловича вписьме от 18-го мая 1794 года и замечает, что он упорно отказываетсяот совета докторов Рожерсона и Бека, уклоняется вместе с тем отвсякого пользования лекарствами.

Чтоже это были за гатчинские войска, в которых Александр научилсяуму-разуму "по нашему, по-гатчински", и олицетворявшиесобой как бы государство в государстве. Екатерина всегда опасаласьдля своих внуков неправильной постановки военного обучения: "понежевсе касательно службы,— писала Императрица, вероятно, H. И.Салтыкову, — не есть и быть не может детской игрушкой". Нов действительности обстоятельства сложились иначе. По какому-тонеобъяснимому недоразумению или упущению, Екатерина с 1782 годадопустила постепенное сформирование и усиление гатчинских войск,образованных из всех трех родов оружия, и таким образом, средироссийской армии, могли, на законном оснований, появиться какие-тообособленные войска, устроенные по прусскому образцу и походившие накарикатуру уже отживших свое время Фридриховских порядков.Организация, обмундирование и обучение гатчинцев не имели ничегообщего с порядками, существовавшими в правительственных российскихвойсках. В 1796 году гатчинские войска состояли уже из шестибатальонов пехоты, егерской роты, четырех кавалерийских полков(жандармского, драгунского, гусарского и казачьего) и пешей, и коннойартиллерии. Всего, по списку 6-го ноября 1796 года, в них числилось2399 человек (в том числе 19 штаб- и 109 обер-офицеров).

Личныйсостав гатчинских войск был более чем Плачевный. Один изсовременников отзывается о Гатчинских офицерах следующим нелестнымобразом: "Это были по большей части люди грубые, совсем необразованные, сор нашей армии: выгнанные из полков за дурноеповедение, пьянство или трусость, эти люди находили убежище вгатчинских батальонах и там добровольно, обратясь в машины, безвсякого неудовольствия переносили всякий день от Наследника брань, аможет быть, иногда и побои. Между сими подлыми людьми были ичрезвычайно злые. Из гатчинских болот своих они смотрели с завистьюна счастливцев, кои смело и гордо шли по дороге почестей. Когда,наконец, счастье им также улыбнулось, они закипели местью: разъезжаяпо полкам, везде искали жертв, делали неприятности всем, ктоотличался богатством, приятною наружностью или воспитанием, а потомна них доносили". Из этой среды более всех приобрел впоследствииизвестность своей лютостью бывший прусский гусар ФедорИванович Линденер. Привоцарении Павел произвел его в генерал-майоры и назначил инспекторомкавалерии. В кавалерийских полках долго помнили его имя; он сотнямисчитал людей, коих далось ему погубить. Ростопчин, в своей переписке,отозвался о Линдере в 1794 году в следующих нелестных выражениях:"Пошлая личность, надутая самолюбием (plat personnage, bouffid'amour propre), выдвинутая вперед минутной прихотью Великого Князя.Этот человек очень опасен, будучи подозрителен и недоверчив, тогдакак властелин легковерен и вспыльчив". Другой выдающийся геройсреди этой своеобразной школы раболепства и самовластия был АлексейАндреевич Аракчеев,сделавшийся, поистинно роковой случайности, еще до воцарения Павла близким человекомгуманного воспитанника Лагарпа. По отзыву того же современника,"Аракчеев возмужал среди людей отверженных, презираемых,покорных, хотя завистливых и недовольных, среди малой гвардий,которая должна была впоследствии осрамить, измучить и унизитьнастоящую старую гвардию".

Новсем этим не ограничилось растлевающее влияние гатчинской атмосферы.Независимо от военной выправки "по нашему, по-гатчински",как выражался в то время юный Великий Князь, ему приходилось ещеслышать при малом дворе резкое осуждение правления Екатерины инередко также наставления далеко не гуманного свойства. Так,например, однажды, по поводу кровавых событий французской революции,Павел сказал своим сыновьям: "Вы видите, мои дети, что с людьмиследует обращаться, как с собаками". Подобные нравоучения,конечно, весьма мало согласовались, или, лучше сказать, совсемрасходились с наставлениями Екатерины и Лагарпа и невольно водворялисмуту в неустановившемся еще миросозерцании Александра. Стоитприпомнить следующий рассказ. Однажды, в 1792 году, Великий КнязьАлександр вступил с некоторыми лицами в рассуждение оправах человека. Насделанный ему вопрос, откуда он почерпнул эти сведения, Александрпризнался, что Императрица ("sa bonne maman", как он ееназывал) прочла с ним французскую конституцию, разъяснив ему всестатьи ее, равно как и причины французской революции.

Рассмотримтеперь, к каким политическим взглядам и убеждениям привели ВеликогоКнязя Александра воспитание и ненормальная семейная обстановка. Ответна этот вопрос могут дать несколько свидетельств несомненнойисторической достоверности, ясность и определенность которых неоставляет желать ничего лучшего.

Обратимсяк главнейшему из них, рисующему без всякой утайки, самыми яркимикрасками мировоззрение и нравственное душевное настроение внукаЕкатерины. Это письмо Великого Князя Александра к другу своему,Виктору ПавловичуКочубею,от 10-го мая1796 года. При чтении этого любопытного письма прежде всего поражаетотрицательное, почти враждебное отношение Александра кправительственной системе своей державной бабки, с которой он всущности был еще весьма мало знаком, не будучи к тому же ещеспособен, по молодости лет и по своей неопытности, должным образомоценить необыкновенный гений этой государыни. "В наших делах, —пишет Великий Князь, — господствует неимоверный беспорядок;грабеж со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется,изгнан отовсюду, и Империя, несмотря на то, стремится лишь красширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одномучеловеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиесяв нем злоупотребления, это выше сил не только человека, одаренного,подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения".Впоследствии Александр отнесся с большой справедливостью к памятиЕкатерины II. Онсказал:"Catherine était pleine de prudence et d'esprit. C'étaitune grande femme dont la mémoire vit à jamais dansl'histoire de Russie". НозатоАлександрусмотрелвЕкатериненовыенедостатки:"Quant au développement moral elle était au mêmepoint que son siècle... Nous étions philosophes et ladivine essence du christianisme se dérobait à nosregards".

Неменее резки и беспощадны отзывы Александра относительногосударственных и придворных деятелей того времени. Вот в какихвыражениях он характеризует двор и ближайших сотрудников своей бабки:"Придворная жизнь не для меня создана. Каждый день страдаю,когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мнепри виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получениявнешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствуюсебя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь усебя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места".Вся эта безотрадная, по мнению Александра, обстановка, привела его крешению отречься от предстоящего в будущем высокого жребия ипоселиться с женой на берегах Рейна, где Великий Князь предназначилсебе жить спокойно частным человеком.

Втаком же духе и почти в тех же выражениях Александр еще ранее писал иЛагарпу (21-го февраля 1796 года): "Как часто я вспоминаю о васи обо всем, что вы мне говорили, когда мы были вместе! Но это немогло изменить принятого мною решения отказаться со временем отзанимаемого мной звания. Оно с каждым днем становится для меня всеболее невыносимым, по всему тому, что делается вокруг меня.Непостижимо, что происходит: все грабят, почти не встречаешь честногочеловека; это ужасно".(Тоut le monde pille, on ne rencontrepresque pas d'honnête homme; c'est affreux).

Неменьшего внимания заслуживают откровенные беседы 19-летнегоАлександра с князем Адамом Чарторижским весной 1796 года вТаврическом саду и в Царском Селе. Эти беседы юного политическогомечтателя свидетельствуют, что Александр придерживался в то времясамых крайних политических воззрений и сочувствовал несчастьямПольши. Великий Князь сознался, что, не разделяя правил и воззренийкабинета и двора, он далеко не одобряет политики своей бабки,основные начала которой кажутся ему заслуживающими порицания, что оноплакивал падение Польши.

Впечатление,произведенное на Чарторижского этим разговором было чрезвычайносильно: "Он не знал, во сне ли это он слышал или наяву".Александр показался ему необыкновенным существом, посланнымПровидением для блага человечества и Польши; с этой минуты онпочувствовал к нему безграничную привязанность. Так началась этадружба, продолжавшаяся с некоторыми колебаниями около 30-ти лет.

Современи первой встречи в Таврическом саду, откровенные политическиебеседы Александра с князем Чарторижским не прерывались исопровождались нескончаемыми прениями. Польскому магнату приходилосьдаже не раз умерять крайность убеждений, высказываемых в пылуувлечения юным мечтателем. Между прочим, Александр утверждал, чтонаследственность престола — установление несправедливое инелепое, что верховную власть должен даровать не случай рождения, априговор всей нации, которая сумеет избрать способнейшего куправлению государством. Чарторижский упорно оспаривал эту наивнуюполитическую ересь и кончил тем, что сказал Великому Князю, что наэтот раз, по крайней мере, Россия от этого ничего не выиграла бы, ибоона лишилась бы того, кто всех достойнее верховной власти.Замечательно, что много лет спустя, а именно в 1807 году, в Тильзите,Наполеону пришлось выдержать подобный же спор с ИмператоромАлександром. Вспоминая об этом на острове св. Елены, Наполеонрассказывал в 1816 году следующее: "Croira-t-on jamais ce quej'ai eu à débattre avec lui? Ilme soutenait que l'hérédité était un abusdans la souveraineté et j'ai dû passer plus d'une heureet user toute mon éloquence et ma logique à lui prouverque cette hérédité était le repos et lebonheur des peuples".

Когданастал 1796 год, царствование Екатерины склонялось к своему концу.Тридцать три года оно изливало славу и блеск на Россию; ВеликаяИмператрица мудро довершала и совершенствовала то, что создано иначато было Великим Петром. Одно только ложилось тяжелым бременем надушу Екатерины; она не могла думать без страха о том, что Империя,выдвинутая ею столь быстро на путь благоденствия, славы иобразованности, останется после нее без всяких гарантий прочногоразвития Екатерининских начинаний.

Ужес 1780 года заметно было, что отношения Екатерины к Цесаревичу ПавлуПетровичу сделались крайне натянутыми. После одной беседы сЦесаревичем, Екатерина заметила: "вижу, в какие руки попадетИмперия после моей смерти! Из нас сделают провинцию, зависящую отПруссии. Жаль, если бы моя смерть, подобно смерти ИмператрицыЕлисаветы, сопровождалась бы изменением всей системы русскойполитики".

Екатеринавовсе не была жестокой, бессердечной матерью, какой многие писателисклонны ее нам изобразить; но она отлично знала своего сына;предвидела пагубное его царствование и намеревалась предотвратитьбеду, заставив Цесаревича отречься от престола и уступить егоВеликому Князю Александру; устранение Павла Петровича от престолаявлялось в ее глазах государственнойнеобходимостью. Затруднения,с которыми сопряжен был, без всякого сомнения, столь смелыйправительственный шаг, не могли остановить Государыню. "На этомсвете, — писала Екатерина, — препятствия созданы длятого, чтобы достойные люди их уничтожали и тем умножали своюрепутацию; вот назначение препятствий". К тому же,обстоятельства благоприятствовали новому перевороту, задуманномуЕкатериной. В то время не существовало закона, который в точностиустанавливал бы порядок престолонаследия. Закон Петра Великого 1722года сохранял еще полную силу, а по этому закону правительствующиеГосудари российского престола имели право назначить своим наследникомкого им будет угодно, по собственному благоусмотрению, не стесняясьстаринным правом первородства, а в случае, если назначенный уженаследником окажется не способным, отрешить его от престола. ДневникХраповицкого может служить доказательством, что в 1787 году (20-гоавгуста) вопрос о престолонаследии уже настолько созрел в умеИмператрицы, что она приступила к историческому изучению его, читала"Правду волимонаршей"и входила ссекретарем своим в рассуждение о том, что причиной несчастий ЦаревичаАлексея Петровича было ложное мнение, будто старшему сыну принадлежитпрестол.

Всеготруднее было приготовить к подобному перевороту Великого КнязяАлександра Павловича и заручиться его согласием, не возмущая егосыновних чувств. Зная любовь и доверие, с которыми Александротносился к Лагарпу, Екатерина решилась воспользоваться содействиемего в столь щекотливом деле. Действительно, не подлежит сомнению, чтоЛагарп был единственный человек, который мог взять на себя подобноепоручение и разрешить его с полным успехом, при том, конечно,условии, если бы сочувствовал намерениям Императрицы. Через тринедели после брака Великого Князя Александра, 18-го октября 1793года, Екатерина призвала к себе Лагарпа, чтобы сообщить ему своенамерение и с его помощью приготовить внука к мысли о будущем еговозвышении. Но честный, неподкупный республиканец не был расположенразыграть роль, предназначенную ему, как он пишет, в деле избавленияРоссии от будущего Тиверия; он был даже возмущен до глубины душипредстоящей насильственной мерой. Разговор с Екатериной,продолжавшийся два часа, обратился для Лагарпа, по собственному егопризванию, в величайшую нравственную пытку; все усилия его былинаправлены к тому, чтобы воспрепятствовать Императрице открытьзадуманный ею план и вместе с тем отклонить от нее всякое подозрениев том, что он проник в ее тайну.

Лагарпне ограничился, однако, этим пассивным сопротивлением. Он употребилвсе усилия, чтобы внушить своему воспитаннику любовь и уважение котцу и решился даже предостеречь Павла, несмотря на то, что Цесаревичв течение трех лет не говорил с ним ни слова и упорно отворачивалсяпри встречах. Это намерение честного республиканца удалось емувыполнить только в 1795 году, в Гатчине. Во время происшедшей здесьбеседы, Лагарп, между прочим, убеждал Цесаревича иметь к сыновьямполное доверие, сделаться другом их и всегда обращаться к ним прямо.Павел оценил по достоинству бескорыстный поступок Лагарпа, подарилему во время бала свои перчатки и до гроба сохранил об этом разговоредоброе воспоминание. Когда Екатерина убедилась, что Лагарп не тольконе намерен содействовать, но даже склонен оказать противодействиенамерению ее назначить Александра наследником взамен Павла, онарешилась уволить его от занятий с внуком и отпустить за границу. Этобыла истинная причина его преждевременного удаления из России, авовсе не свойственный ему либеральный образ мыслей, на которыйобыкновенно указывают историки. Великий Князь Александр и после бракапродолжал предначертанные Императрицею занятия с любимым наставником.

В1794 году, во время одной из лекций, Салтыков вызвал внезапно Лагарпаи объявил ему волю Государыни, что так как Александр Павлович вступилв брак, а Константин Павлович определен в военную службу, то занятияс Великими Князьями должны прекратиться с концом текущего года.Великий Князь тотчас догадался в чем дело и сказал Лагарпу, желавшемускрыть испытанное огорчение: "Не думайте, чтоб я не замечал, чтоуже давно замышляют против вас что-то недоброе, нас хотят разлучить,потому что знают всю мою привязанность, все мое доверие к вам".Говоря это, он бросился к нему на шею. Протасов по поводу увольненияЛагарпа пишет 30-го ноября 1794 года, что Великий Князь "а faitquelques démonstrations pour le retenir", ho АлександруЯковлевичу казалось: "que dans le fond de l'âme il n'enétait pas fâché".

Летом1795 года Лагарп был уже в Швейцарии.

Испытавнеудачу в своих переговорах с Лагарпом, Императрица попыталась найтисебе союзника в лице Великой княгини Марии Феодоровны, но встретила,конечно, со стороны невестки не менее упорный отказ. В июле 1796года, вскоре после рождения в Царском Селе Великого Князя НиколаяПавловича, Императрица сообщила Марии Феодоровне бумагу, в которойпредлагалось Великой Княгине потребовать от Цесаревича отречения отсвоих прав на престол в пользу Великого Князя Александра Павловича,приглашая вместе с тем Марию Феодоровну скрепить этот акт своейподписью. Великая Княгиня, преисполненная чувствами искреннегонегодования, отказалась подписать требуемую бумагу. На этом покаостановилось это дело.

Вскорепоследовали, однако, события, которые побудили Императрицу вступить вличные объяснения по этому вопросу с Великим Князем Александром.

13-гоавгуста 1796 года прибыл в Петербург шведский король Густав IV. Срединескончаемых празднеств начались переговоры по поводу предположенногобрака его с Великою Княжною Александрой Павловной; наконец, казалось,что все препятствия устранены и 11-го сентября должно было иметьместо в Зимнем дворце обручение. Официально двор был приглашен толькок балу. Но в последнюю минуту вероисповедный вопрос и упрямствоГустава IV все расстроили. Двор собрался, и пребывал в тщетноможидании грядущих событий. Король отказался явиться. Когда же князюЗубову пришлось, наконец, доложить Императрице, что предположенноеобручение не может состояться, она не могла выговорить ни одногослова. Екатерина почувствовала впервые легкий припадок паралича.Оскорбление, нанесенное в этот плачевный день самолюбию Императрицы,должно было отразиться пагубным образом на здоров Государыни,возбудив в душе ее мрачные предчувствия. Это обстоятельство побудило,вероятно, Екатерину подумать об ускорении своих намеренийотносительно изменения порядка престолонаследия.

Оправившисьнесколько от испытанной тревоги, Екатерина имела по этому поводу,16-го сентября, разговор с Великим Князем Александром. Спрашивается,каким образом отнесся юный Великий Князь к сообщениям своей бабки? Наэто дает ответ письмо Александра, от 24-го сентября 1796 года,уцелевшее в бумагах князя Зубова. Вот точный перевод этоголюбопытного исторического документа:

"ВашеИмператорское Величество! Я никогда не буду в состоянии достаточновыразить свою благодарность за то доверие, которым Ваше Величествособлаговолили почтить меня, и за ту доброту, с которой изволили датьсобственноручное пояснение к остальным бумагам. Я надеюсь, что ВашеВеличество убедитесь, по усердию моему заслужить неоцененноеблаговоление ваше, что я вполне чувствую все значение оказанноймилости. Действительно, даже своей кровью я не в состоянии отплатитьза все то, что вы соблаговолили уже и еще желаете сделать для меня.

Этибумаги с полною очевидностью подтверждают все соображения, которыеВашему Величеству благоугодно было недавно сообщить мне, и которые,если мне позволено будет высказать это, как нельзя более справедливы.

Ещераз повергая к стопам Вашего Императорского Величества чувства моейживейшей благодарности, осмеливаюсь быть с глубочайшим благоговениеми самою неизменною преданностью, Вашего Императорского Величества,всенижайший, всепокорнейший подданный и внук "Александр".

Несмотря,однако, на категорические выражения этого письма, позволительнодумать, что видимое согласие Великого Князя принять престол из руксвоей державной бабки не было искренним. Это был только своего родаполитический маневр, известный, может быть, даже Цесаревичу ПавлуПетровичу. На эту мысль наводит следующее обстоятельство. Существуетписьмо Великого Князя Александра Павловича Алексею АндреевичуАракчееву, от 23-го сентября 1796 года, касающееся служебных делгатчинских войск, но замечательное тем, что Александр присваиваетотцу своему титул Его Императорского Величества, и это при жизниЕкатерины. К тому же, не следует забывать, что письмо это помечено23-м сентября, следовательно написано накануне вышеприведенногописьма Великого Князя Императрице Екатерине. Но как бы то ни было,одно не подлежит, кажется, сомнению, что Александр твердо решилпоступить наперекор выраженной ему воле Императрицы и сохранить заотцом право наследства.

Современникслышал даже по этому поводу от Александра следующие достопамятныеслова: "Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, тоя сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся вАмерике, будем там свободны и счастливы и про нас больше не услышат"."Трогательное излияние молодой и чистой души", замечает тотже современник.

Вообщемечты, занимавшие в то время ум Александра, увлекали его совершеннона другой путь, чем тот, который предначертала и готовила емуЕкатерина. Стоит припомнить, что писал Великий Князь В. П. Кочубею,чтобы уяснить себе тогдашнее его миросозерцание. Он сознавался своемудругу, что он не рожден для того высокого сана, который предопределенему в будущем "и от которого, — пишет Александр, — ядал себе клятву отказаться тем или другим способом". Лагарпу жеВеликий Князь писал: "я охотно уступлю свое звание за фермуподле вашей".

Междутем Екатерина готовилась всенародно объявить свое решение. Тайна изЗимнего дворца давно уже проникла в общество и не трудно билоотгадать, кого Екатерина желала видеть своим преемником. В Петербургеначали распространяться слухи, что 24-го ноября, в деньтезоименитства Императрицы, а по другим известиям 1-го января 1797года последуют важные перемены. Екатерина готовила манифест оназначении Великого Князя Александра наследником престола.Сохранилось предание, что бумаги по этому предмету были подписаныважнейшими государственными сановниками. Называли Безбородко,Суворова, Румянцева-Задунайского, князя Зубова, митрополита Гавриилаи других. Тогда же, без сомнения, праздность Александра, на которуюжаловался Протасов, прекратилась бы навсегда. Ему предоставили бы,без сомнения, определенный круг государственных занятий, к коимЕкатерина признавала невозможным допустить Павла ради его характера иполитических воззрений... Но Провидение рассудило иначе.

Утром5-го ноября 1796 года Великий Князь Александр, по обыкновению, гулялпо набережной и встретил дорогой князя Константина Чарторижского.Подойдя к дому, занимаемому Чарторижскими, к ним присоединился князьАдам, и они втроем беседовали на улице, когда прибежал скороход,сообщивший Великому Князю, что граф Салтыков требует его немедленно ксебе. Александр поспешил в Зимний дворец, ничего не подозревая опричине этого вызова. Оказалось, что Императрица Екатерина быласмертельно поражена параличом. Великий Князь немедленно поручил Ф. В.Ростопчину отправиться в Гатчину, чтобы известить Цесаревича обезнадежном состоянии Императрицы; но князь Платон Зубов успел ужепредупредить намерение Великого Князя, отправив с этим поручениемсвоего брата, Николая Зубова.

Междутем Цесаревич провел день 5-го ноября обычным образом. Утром ПавелПетрович катался в санях; затем в 11 часов он прошел в манеж, гдеодному из батальонов его войск произведено было обычным порядкомученье и вахтпарад. В первом часу Их Высочества со свитой отправилисьна гатчинскую мельницу к обеденному столу. Возвращаясь во дворец,Цесаревич узнал о прибытии в Гатчину графа Зубова. Рассказывают, чтоПавел Петрович обратился тогда к Великой Княгине со словами: "machère, nous sommes perdus!" Он думал, что граф приехалего арестовать и отвезти в замок Лоде, о чем давно ходили слухи.Когда же он узнал настоящую причину появления Зубова, то быстрыйпереход от страха к радости подействовал пагубным образом на нервыПавла Петровича. Кутайсов выразил впоследствии сожаление, что непустил Великому Князю немедленно кровь.

Цесаревичне замедлил тотчас же выехать в Петербург. В Софии он встретилРостопчина, посланного Великим Князем Александром; расспросив егоподробно о происшествии этого дня, Цесаревич приказал ему следоватьза собой. Проехав Чесменский дворец, Павел вышел из кареты иобратился к Ростопчину с известными словами, "J'ai vécu42 ans. Dieum'аsoutenu; peut-être me donnera-t-il la force etla raison poursupporter l'état auquel il me destine. Espéronstout de sa bonté".

Вечером,в девятом часу, Цесаревич с Великой Княгиней Марией Феодоровнойприбыли в Зимний дворец, наполненный людьми всякого звания, объятымистрахом и любопытством, ожидавшими с трепетом кончины Екатерины. Увсех была одна дума: что теперь настанет пора, когда и подышатьсвободно не удастся. Великие Князья Александр и Константин встретилиродителя в гатчинских мундирах своих батальонов. "Прием, емусделанный, — пишет Ростопчин, — был уже в лице Государя,а не Наследника". Хотя Екатерина еще дышала, но чувствоваласьуже близость новой злополучной эры.

Цесаревичпосетил умирающую Императрицу и, поговорив несколько с медиками,прошел с Великой Княгиней и в угольный кабинет и туда призывал илитех, с которыми хотел разговаривать, или кому хотел передатьприказание. Здесь же Цесаревич принимал Аракчеева, прискакавшего поего приказанию вслед за ним из Гатчины. "Смотри, АлексейАндреевич — сказал ему Павел Петрович — служи мне верно,как и прежде". Затем, призвав Великого Князя АлександраПавловича и после лестного отзыва об Аракчееве, сложив их рукивместе, прибавил: "Будьте друзьями и помогайте мне".Александр, видя воротник Аракчеева забрызганным грязным снегом отскорой езды, и узнав, что он выехал из Гатчины в одном мундире, неимея с собой никаких вещей, повел его к себе и дал ему собственнуюрубашку. Начиная с этого рокового часа, грубая и тусклая фигураАракчеева делается историческим лицом и заслоняет собой личностьАлександра.

Вероятно,вслед за приездом Цесаревича, при посредстве графа Безбородко,посвященного Екатериной в дело о престолонаследии, таинственныебумаги, касавшиеся Павла, перешли в его руки. По некоторым известиям,князь Зубов играл также роль при передаче этих бумаг Цесаревичу илиже при указании места, где они хранились. Но как бы то ни было, вовсяком случае вполне достоверно, что еще при жизни ЕкатериныЦесаревич приказал собрать и запечатать бумаги, находящиеся вкабинете, и, как сказано в камер-фурьерском журнале: "Самначав собирать оные прежде всех".

Крепкийорганизм Екатерины продолжал еще бороться со смертью до вечера 6-гоноября; наконец в три четверти десятого часа страдания великойГосударыни окончились, после мучительной агонии, продолжавшейся 36часов без перерыва. "Российское солнце погасло", —пишет Шишков в своих записках. Павел первый стал Императором.

ЦесаревичАлександр Павлович (1796—1801).

Нетеряя ни минуты, новый Государь приказал тотчас все приготовить кприсяге; в двенадцатом часу последовал выход Их Величеств впридворную церковь. Здесь генерал-прокурор граф Самойлов прочелманифест, извещавший о кончине Императрицы и о вступлении нанаследственный прародительский престол Императора Павла Петровича.Наследником объявлен Государь Цесаревич Великий Князь АлександрПавлович. По прочтении манифеста началась присяга; после ИмператрицыМарии Феодоровны присягал Цесаревич Александр и все прочие Высочайшиеи знатные особы. Церемония присяги и поздравления окончилась в двачаса по полуночи, и в заключение отслужена еще панихида при телеусопшей Императрицы.

Вэту же ночь князь Петр Михайлович Волконский встретил у ворот Зимнегодворца Наследника, который в сопровождении Аракчеева расставлял новыепестрые будки и часовых. Праздные дни Александра Павловича кончились,занятия явились, но явилось вместе с тем другое зло; теперь ВеликомуКнязю предстояло терять все время наисполнение обязанностей унтер-офицера,как он сам справедливо выразился, оценивая впоследствии своюдеятельность в царствовании Императора Павла.

Надругое утро, 7-го ноября, в девятом часу Император Павел совершилверховый выезд по городу, в сопровождении Цесаревича Александра, а водиннадцатом часу присутствовал при первом вахтпараде или разводе; сэтого дня вахтпарад приобрел на многие годы значение важногогосударственного дела. При пароле Государь ежедневно отдавалЦесаревичу Александру Павловичу приказы, содержание которых причиняломногим нечаянные радости, но еще чаще незаслуженную печаль. Приказыподписывались Цесаревичем и скреплялись Аракчеевым.

Приказомот 7-го ноября Александр Павлович назначен полковником в Семеновскийполк, а полковник Аракчеев — комендантом города Петербурга и вПреображенский полк. На следующий день, 8-го ноября, Аракчеевпроизведен в генерал-майоры и пожалован кавалером св. Анны 1-йстепени. Отныне гатчинскийкапрал,по отзывуРостопчина, взялся смирять высокомерие екатерининских вельмож и припервом же вахтпараде гвардейцам пришлось ознакомиться с прелестямиего цветистой речи, услышав из уст его незнакомое для них поощрение,выраженное гнусливым голосом в грозных словах: "что же вы,ракалии, не маршируете! Вперед — марш".

Скакими чувствами Аракчеев относился вообще к Екатерининскимпреданиям, можно судить по следующему любопытному рассказу,сохранившемуся в записках Михайловского-Данилевского. Император Павелнеоднократно поручал Аракчееву инспектирование войск по России. Присмотре екатеринославского гренадерского полка Аракчеев назвалгромогласно знамена этого полка, прославившегося в прошлых войнахсвоей храбростью, "Екатерининскимиюпками".

10-гоноября гатчинские войска, вызванные в Петербург, торжественновступили в столицу. Военная церемония окончилась неожиданнымраспоряжением о включении их в состав полков лейб-гвардии.Впечатление, произведенное среди гвардии этим повелением, былопотрясающее. "На всех напало какое-то уныние,— пишеттогдашний гвардеец, граф Комаровский. — Иначе и быть не могло,ибо эти новые товарищи были не только без всякого воспитания, номногие из них развратного поведения; некоторые даже ходили покабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них подкомандой".

Такимобразом, новое царствование с первых же дней сделалось отрицаниемпредыдущего. Наступила новая эпоха в русской истории. "Называлиее, — как выразился Ф. П. Лубяновский, — где кактребовалось: торжественно и громогласно возрождением;в приятельскойбеседе, осторожно и вполголоса — царствомвласти,силы и страха;в тайне междучетырех глаз — затмениемсвыше".Началасьбеспощадная ломка всего, созданного для России гением Екатерины."Вообще сказать можно, — писал граф A. P. Воронцов, —был хаоссовершенный".

Мысльо грозящем России упадке в следствие непрестанных войн и полномбеспорядке в делах внутреннего управления Империи никогда не покидалаПавла во все время царствования Екатерины. Поэтому он немедленно и спревеликим усердием принялся за подвиг "исцеления"России. В одномгновение все сразу переменилось, и через сутки по воцарении Павлакто бы за неделю до того уехал, по возвращении ничего бы не узнал. А.С· Шишков свидетельствует, что в один час все такпеременилось, что казалось насталиной век,иная жизнь,иное бытие. "Отжилимы добрые дни, кому дадут покой?" говорили в народе, когдараспространилась весть о кончине Императрицы. Народное предчувствиене обманулось. "Кроткое и славное Екатеринино царствование,тридцать четыре года продолжавшееся, так всех усыпило, что, казалось,оно, как бы какому благому и бессмертному божеству порученное,никогда не кончится. Страшная весть о смерти ее, не предупрежденнаяникакой угрожающею опасностью, вдруг разнеслась и поразила спервастолицу, а потом и всю обширную Россию". (Записки адмирала А. С.Шишкова).

Пышный,великолепный двор Екатерины преобразился в огромную кордегардию. Отпоявления гатчинских любимцев в Зимнем дворце, по меткому замечаниюДержавина, "тотчас все прияло новый вид, зашумели шпоры,ботфорты, тесаки, и, будто по завоеванию города, ворвались в покойвезде военные люди с великим шумом". Другой современник, князьФедор Николаевич Голицын, пишет, что дворец как будто обратился весьв казармы: "внутренние бекеты, беспрестанно входящие и выходящиеофицеры с повелениями, с приказами, особливо поутру. Стуку их сапог,шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину, к котороймы не привыкли. Тут уже тотчас было приметно, сколь Государь страстнолюбил все военное, а особливо точность и аккуратность в движениях,следуя отчасти Правилам Фредерика, короля Прусского".

Немедленновсе пружины установившегося государственного строя были вывернуты,столкнуты со своих мест, и Россия вскоре приведена в хаотическоесостояние. Прежде всего была объявлена беспощадная война круглымшляпам, отложным воротникам, фракам, жилетам и сапогам с отворотами.Затем появилась новая уродливая и неудобная форма для русскоговоинства. "Эта одежда и Богу угодна, и вам хороша", говорилПавел, приветствуя вновь обмундированных по прусскому образцу чиновсвоей армии.

Пособытиям, сопровождавшим первый день воцарения Павла, можно былопредугадать последующие резкие перемены в государственном строеРоссии и готовиться к необычайным зрелищам. Но Павел сумел дажеудивить своих приверженцев утонченными проявлениями злобы противистекшего с 1762 года тридцатилетия. 19-го ноября вынуто тело"бывшего Императора" Петра ???, погребенного в 1762 году вАлександро-Невской лавре, и переложено в новый, великолепный гроб.25-го ноября Император Павел короновал покойного родителясобственноручно, возложив на гроб Императорскую корону. Но этимзагробным апофеозом чествование памяти Петра ??? не ограничилось.2-го декабря жителям Петербурга представилось необыкновенное зрелище,которое еще недавно не приснилось бы самому смелому воображению: изНевского монастыря, при 18-градусном морозе, потянулась в Зимнийдворец печальная процессия с останками Петра III, а за гробомшествовали пешком в глубоком трауре Их Величества и Их Высочества. Поприбытии во дворец гроб Петра ??? был внесен в залу и поставлен накатафалке в особо устроенном великолепном Castrum doloris, рядом сгробом Императрицы Екатерины. Затем, 5-го декабря, оба гробаодновременно перевезены в Петропавловский собор, где в тот же деньпоследовало отпевание. Останки Петра III и Екатерины II были преданыземле в Петропавловском соборе только 18-го декабря 1796 года, послепанихиды, в присутствии Их Величеств и всей Императорской Фамилии.

Тревожнои грустно взирал Александр на эту церемонию двойных похорон.Мечтатель, юноша с романическими идеями, одушевленный какой-тонеопределенной филантропией, сознательно уклонившийся от активнойполитической роли, предназначенной ему Екатериной, очутилсяподавленный ужасом у подножия трона, бессильный помочь и лишенныйвозможности отойти. Началась трагическая пора его истинномногострадальной жизни.

Переменыпродолжали идти с неимоверной быстротой; они совершались не годами,не месяцами, а часами. Всякий мог почитать себя ежеминутно наканунегибели или быстрого возвышения. Более тридцати лет продолжавшеесяславное царствование Екатерины приучило русских почитать себя вЕвропе. "Вдруг, — пишет очевидец эпохи возрождения России,— мы переброшены в самую глубину Азии и должны трепетать передвосточным владыкой, одетым однако же в мундир прусского покроя, спретензиями на новейшую французскую любезность и рыцарский духсредних веков: Версаль, Иерусалим и Берлин были его девизом, и такимобразом всю строгость военной дисциплины и феодальное самоуправиеумел он соединить в себе с необузданной властью ханской и прихотливымдеспотизмом французского дореволюционного правительства"(Записки Вигеля, "Русский Архив" 1891 года).

ИмператорПавел чрезвычайно спешил со своей коронацией; вероятно, он вспомнилсовет, некогда данный Фридрихом Великим Петру ???, не откладыватькоронование как средство более упрочить себя на престоле, но совет,недостаточно оцененный в то время его другом и почитателем. ПоэтомуПавел выбрал для этого торжества самое неблагоприятное время года,весеннюю распутицу, и заранее возвестил о предстоящем торжествеверноподданных манифестом, последовавшим 18-го декабря 1796 года, вдень окончательного погребения Екатерины II и Петра III.

28-гомарта 1797 года, в Вербное воскресенье, последовал торжественныйвъезд Императора Павла в Москву, по улицам, покрытым еще снегом.Мороз был настолько чувствителен, что многих из придворных чинов,ехавших согласно церемониалу верхом, приходилось снимать с лошадейсовершенно окоченевшими. Император ехал один, а несколько позади егоследовали Великие Князья Александр и Константин. Государь почтипостоянно держал в руке шляпу, чтобы приветствовать ею толпу, видимоэтим довольную; но особенное внимание обращал на себя ЦесаревичАлександр, которого красота и приветливое лицо всех пленили.

Коронациясовершилась 5-го апреля, в день Светлого Воскресенья. По окончаниисвященнодействия Император, стоя, во всеуслышание прочитал фамильныйакт о престолонаследии. По прочтении акта Император через царскиеврата вошел в алтарь и положил его на св. престол в нарочноустроенный серебряный ковчег и повелел хранить его там на все будущиевремена.

Торжествокоронации ознаменовано было щедрой раздачей чинов, орденов и крестьян(более 82000 душ). Но, вместе с тем, в тот же день появился манифест,свидетельствующий о заботливом отношении Императора Павла ккрестьянскому сословию; в нем возвещалось о трехдневной работекрестьян в пользу помещика и о не принуждении крестьян к работе ввоскресные дни. Кроме того, 5-го апреля изданы были еще два важныхузаконения: учреждение об Императорской фамилии и установление ороссийских Императорских орденах.

ИмператорПавел расстался с Москвой 3-го мая и предпринял поездку по России, вкоторой участвовали также Цесаревич Александр и Великий КнязьКонстантин. На этот раз осчастливлены были царским посещением:Смоленск, Могилев, Минск, Вильно, Гродно, Митава, Рига и Нарва. 2-гоиюня Павел Петрович возвратился через Гатчину в Павловск.

Вследующем 1798 году Цесаревич с братом также сопровождали ИмператораПавла в новом путешествии по России, предпринятом 5-го мая. Сперваостановились в Москве, где происходили большие маневры войск,собранных здесь под начальством фельдмаршала графа И. П. Салтыкова, окоторых один из участников этих военных упражнений отозвалсяследующим образом: "Они были скудны в стратегии, жалки в тактикеи никуда негодны в практике".

16-гомая Государь с Великими Князьями выехал из Москвы и через Владимир,Нижний Новгород прибыл 24-го мая в Казань, где оставался шесть дней.Полковник Л. Н. Энгельгард, командовавший Уфимским полком, пишет всвоих записках по поводу "ревю", назначенного в Казани:"все шли с трепетом; я более ужасался, чем идя на штурм Праги".Из Казани Император Павел возвратился в Петербург кратчайшим путем,на Ярославль, минуя Москву.

Любопытнопроследить теперь, какие мысли возбудило в Цесаревиче АлександреПавловиче новое царствование. Это всего лучше видно из письма кЛагарпу из Гатчины, от 27-го сентября 1797 года, которое должен былпередать знаменитому швейцарцу один из друзей Цесаревича, НиколайНиколаевич Новосильцев. Вместес тем он должен был воспользоваться при личном свидании советамиЛагарпа по вопросу, который в то время особенно озабочивалЦесаревича. В этом письме Александр выражает надежду со временемустроить судьбу России на новых основаниях и уже по достижении этойвеликой цели кончить жизнь частным человеком. Этот историческийдокумент имеет первостепенную важность и несомненное значение дляхарактеристики будущего Императора, и, ввиду непоявления его доселе впечати, должен быть воспроизведен здесь в переводе в полном объеме:

"Наконец-тоя могу свободно насладиться возможностью побеседовать с вами, мойдорогой друг, — пишет Александр, — как уже давно непользовался я этим счастьем. Письмо это вам передаст Новосильцев; онедет с исключительной целью повидать вас и спросить ваших советов иуказаний в деле чрезвычайной важности — об обеспечении благаРоссии при условии введения в ней свободной конституции (constitutionlibre). Не устрашайтесь теми опасностями, к которым может повестиподобная попытка; способ, которым мы хотим осуществить ее,значительно устраняет их. Чтобы вы могли лучше понять меня, я долженвозвратиться назад.

Вамизвестны различные злоупотребления, царившие при покойнойИмператрице; они лишь увеличивались по мере того, как ее здоровье исилы, нравственные и физические, стали слабеть. Наконец в минувшемноябре она покончила свое земное поприще. Я не буду распространятьсяо всеобщей скорби и сожалениях, вызванных ее кончиною, и которые, кнесчастью, усиливаются теперь ежедневно. Мой отец, по вступлении напрестол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги былиблестящи, но последующие события не соответствовали им. Все сразуперевернуто вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делахи без того в слишком сильной степени, лишь увеличился еще более.

Военныепочти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочемрешительно нет никакого строго определенного плана. Сегодняприказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никакихне допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец,чтоб сказать одним словом, благосостояние государства не играетникакой роли в управлении делами: существует только неограниченнаявласть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислитьвсе те безрассудства, которые совершились здесь; прибавьте к этомустрогость, лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастияи полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан нафаворитизме; заслуги здесь ни при чем. Одним словом, моя несчастнаяродина находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашецобижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояниеуничтожены. Вот картина современной России, и судите по ней,насколько должно страдать мое сердце. Я сам, обязанный подчинятьсявсем мелочам военной службы, теряю все свое время на выполнениеобязанностей унтер-офицера, решительно не имея никакой возможностиотдаться своим научным занятиям, составлявшим мое любимоевремяпрепровождение; я сделался теперь самым несчастным человеком.

Вамизвестны мои мысли, клонившиеся к тому, чтобы покинуть свою родину. Внастоящее время я не предвижу ни малейшей возможности к приведению ихв исполнение, и затем несчастное положение моего отечества заставляетменя придать своим мыслям иное направление. Мне думалось, что есликогда либо придет и мой черед царствовать, то, вместо добровольногоизгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задачедаровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущемигрушкою в руках каких либо безумцев. Это заставило меня передумать омногом, и мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, таккак она была бы произведена законной властью, которая перестала бысуществовать, как только конституция была бы закончена и нацияизбрала бы своих представителей. Вот в чем заключается моя мысль.

Яподелился ею с людьми просвещенными, со своей стороны, многодумавшими об этом. Всего-навсего нас только четверо, а именно:Новосильцев, граф Строганов, молодой князь Чарторижский, мойадъютант, выдающийся молодой человек, и я.

Мынамереваемся в течение настоящего царствования поручить перевести нарусский язык столько полезных книг, как это только окажетсявозможным, но выходить в печати будут только те из них, печатаниекоторых окажется возможным, а остальные мы прибережем для будущего;таким образом, по мере возможности, положим начало распространениюзнания и просвещению умов. Но когда придет мой черед, тогда нужнобудет стараться, само собой разумеется, постепенно, образоватьнародное представительство, которое, должным образом руководимое,составило бы свободную конституцию (constitution libre), после чегомоя власть совершенно прекратилась бы, и я, если Провидениепокровительствовало бы нашей работе, удалился бы куда либо и жил бысчастливый и довольный, видя процветание своей родины и наслаждаясьим. Вот каковы мои мысли, мой дорогой друг. Теперь мы посылаем к вамг-на Новосильцева, чтобы получить ваше одобрение относительно всеговышесказанного и просить ваших указаний. A как бы я был счастлив,если б явилась возможность иметь вас тогда подле себя! Сколько пользымогли бы вы принести нам — но это мечта, которой я даже не смеюпредаваться. Мы будем даже достаточно счастливы и тем, если вы неоткажетесь передать нам ваши советы через г-на Новосильцева, который,в свою очередь, может сообщить вам множество сведений на словах. Этоотличный молодой человек, и притом очень образованный и особеннохорошо знающий свое отечество; я поручаю его вашему вниманию, мойдорогой друг. Ему поручено, с вашей стороны, об очень многомрасспросить вас, в особенности о роде того образования (le genred'instruction), который вы считаете наиболее удобным для прививки иего дальнейшего распространения, и которое притом просветило бы умы вкратчайший промежуток времени. Вопрос этот имеет громадное значение,и без разрешения его немыслимо приступить к делу. В настоящее времямы очень заняты устройством перевода на русский язык возможнобольшего количества полезных книг, но предприятие наше не можетподвигаться так быстро, как это было бы желательно; всего труднееподыскать людей, способных исполнить эти переводы. Я надеюсь, дорогойдруг, что вы одобрите наши предположения и поможете нам вашимисоветами, которые будут нам крайне полезны. Я предоставляю г-нуНовосильцеву сообщить вам много других подробностей на словах. Дайтолько Бог, чтобы мы когда либо могли достигнуть нашей цели —даровать России свободу и сохранить ее от поползновений деспотизма итирании. Вот мое единственное желание, и я охотно посвящу все своитруды и всю свою жизнь этой цели, столь дорогой для меня.

Прощайте,мой дорогой и истинный друг; если бы мне пришлось вновь увидеть вас,я был бы на верху блаженства. А пока верьте самой чистосердечнойпривязанности и преданности, которыми одушевлен в отношении к вам вашверный друг".

Письмоот 27-го сентября не нуждается в комментариях; в этой откровеннойполитической исповеди уже всецело выступает образ друга человечества,того филантропического Александра, убеждения которого впоследствиинередко смущали не одного практического государственного деятеля. Водном только отношении рассуждения Александра резко отличаются отмечтаний его во время Екатерининского царствования. Правление отцапобуждает его отказаться от высказанного им ранее намерения отречьсяот престола и жить частным человеком на берегах Рейна или вШвейцарии; новая обстановка, вызванная смертью Императрицы, дает егомыслям другое направление.

Близкийдруг Александра, князь Адам Чарторижский, повествуя о событиях тоговремени, называет незрелые политические рассуждения Великого Князя:"divagationspolitiques";по его мнению, они соответствовали взглядам воспитанника 1789 года,который желает повсюду видеть республики и признает эту формуправления как единственную соответствующую желаниям и правамчеловека. Князь Адам поясняет свои рассуждения еще следующимлюбопытным рассказом. Вскоре после коронации Императора ПавлаЦесаревич поручил Чарторижскому составить проект манифеста, которыйпредполагалось обнародовать в день вступления Александра на престол.В этом манифесте выяснились неудобства образа правления,существовавшего дотоле в России, и выгоды, сопряженные с новымпорядком вещей, который Александр намеревался ввести в Империю;выяснялись также благодеяния, связанные с водворением свободы исправедливости, которыми пользовалась бы впредь Россия, по устранениистеснений, препятствующих развитию ее благоденствия; наконец,объявлялась решимость Александра, по совершении этого возвышенногоподвига, сложить с себя власть, дабы тот, кто будет признан наиболееее достойным, мог бы упрочить и усовершенствовать начатое им великоедело. Александр остался чрезвычайно довольным работой князя Адама,сумевшего в точности воспроизвести на бумаге мимолетную мечту своегоцарственного друга; Цесаревич спрятал у себя проект и находил всуществовании этого документа видимое успокоение среди огорчений этойтревожной эпохи. Содержание задуманного Александром манифеста,очевидно, вполне сходно, по основной его мысли, со взглядами,выраженными им в вышеприведенном письме к Лагарпу; они в то времявсецело занимали ум будущего венценосца и только позднейшеесоприкосновение его с суровостями и требованиями действительной жизнипобудили Александра постепенно отказаться от увлечений молодости,позабыть юношеские мечтания и сделаться даже страстным сторонником ипредставителем совершенно противоположной, более здравой политическойпрограммы.

Здесьнужно отметить еще одно событие из жизни Александра, имевшее место вцарствование Павла. Брак Наследника оставался дотоле бездетным.Наконец 18-го мая 1799 года родилась в Павловске Великая Княжна МарияАлександровна. 29-го мая происходило крещение новорожденной;восприемниками были Император Павел с Великой Княжной АлександройПавловной и Их Величества Римский Император и КорольВеликобританский. Но Великая Княжна прожила недолго; она скончалась27-го июня в Царском Селе и 31-го числа погребена в Невскоммонастыре.

Хотяв царствование Павла Цесаревич Александр Павлович, по собственномупризнанию, терял все свое время навыполнение обязанностей унтер-офицера,но если перечислить занимаемые им тогда высокие должности, то списоких выходит довольно длинным. Цесаревич был первым с.-петербургскимвоенным губернатором. Должность второго с.-петербургского военногогубернатора в царствование Павла занимали последовательно: генерал отинфантерии Архаров, генерал-лейтенант граф Буксгевден и генерал откавалерии фон дер Пален. Затем Александр состоял еще членом совета исената, шефом л.-гв. Семеновского полка, инспектором по кавалерии ипехоте в Петербургской и Финляндской дивизиях и председателем ввоенном департаменте. Эта последняя должность объявлена в Высочайшемприказе от 1-го января 1798 года в следующих выражениях: "Е. И.В. Наследнику всероссийскому председательствовать в военномдепартаменте. Сие делается за труды его в благодарность". Но вдействительности все эти многосложные занятия сводились, по большейчасти, к точному и строгому исполнению совершенно не имеющих значениямелочей службы и не могли приготовить Великого Князя для предстоящегоему в будущем высокого назначения. Стоит вникнуть в перепискуАлександра с Аракчеевым, относящуюся к царствованию Павла, чтобывоспроизвести отчетливую картину тех мучительных забот и тревог,которыми преисполнена была жизнь Цесаревича, независимо отнескончаемых и никогда не прерывавшихся вахтпарадов и смотров.

Остановимсяздесь несколько на той непостижимой дружбе, которая связывала ученикаи почитателя Лагарпа с гатчинским капралом Алексеем АндреевичемАракчеевым, любимцем Павла Петровича. Массон, близко знавшийАлександра как бывший его наставник, предсказал это печальноеявление, основываясь на верной оценке характера Великого Князя.Отзываясь вообще в своих записках с похвалой о характере Александра,Массон жалуется, однако, на то, что он склонен поддаваться чужомувлиянию, и потому выражает опасение, что какой-нибудь наглый,невежественный и злой человек овладеет им и подчинит его себе.

Дружба,связывавшая Александра с Аракчеевым, не есть плод времен Павловскоговозрождения России; она началась уже в конце царствования Екатерины."Без блистательных подвигов, без особенных дарований от природы,не учившись ничему, кроме русского языка и математики, даже без технаружных приятностей, которые иногда невольно привлекают к человеку,Аракчеев умел, однако же, один из пятидесяти миллионов подданныхприобрести неограниченное доверие такого Государя, который имел умобразованнейший и которого свойства состояли преимущественно вскрытности и проницательности" (Рукописный журналМихайловского-Данилевского). Какое-то таинственное дело, может бытьотносящееся к вопросу о престолонаследии, связало их неразрывнымиузами. "У меня только и есть, что Бог да вы", —сказал однажды Аракчеев Цесаревичу Павлу Петровичу в Гатчине. —"Со временем я сделаю из тебя человека", — отвечалему его покровитель. Император Павел не забыл своего обещания и своцарением его открылось для Аракчеева обширное поприще для егоэкзерцирмейстерских дарований. Вместе с тем, он сделался неоцененными необходимым советником Александра Павловича в сложных порядкахтогдашней службы, усеянной на каждом шагу бесчисленными подводнымикамнями. По настоятельной просьбе Цесаревича Аракчеев спредупредительной готовностью муштровал "хорошенько"вверенные Александру войска и не оставлял полезными советаминеопытного еще молодого командира. "Я получил бездну дел, —писал ему Александр, — из которых те, на которые я не знаю,какие делать решения, к тебе посылаю, почитая лучше спросить хорошегосовета, нежели наделать вздору". — "Прости мне, другмой, что я тебя беспокою, но я молод и мне нужны весьма еще советы, итак я надеюсь, что ты ими меня не оставишь? Прощай, друг мой, незабудь меня и будь здоров".

КогдаАлександр, в ожидании путешествия с Государем по России послекоронации, узнал, что Аракчеев будет с ними, он тотчас ему написал:"Это будет для меня великое утешение и загладит некоторымобразом печаль разлуки с женою, которую мне, признаюсь, жальпокинуть. Одно у меня беспокойство, это твое здоровье. Побереги себяради меня!"

Всякаяразлука с Аракчеевым вызывала сожаление и сетования Александра.

"Когдатебе совсем свободно будет, то приезжай сюда. Я жду тебя с крайнимнетерпением и пребываю на весь век искренний и усердный Александр".— "Мне всегда грустно без тебя, — пишет Александрдругой раз. — Ты мне крайне недостаешь, друг мой, и я жду сбольшим нетерпением той минуты, когда мы увидимся". —"Друг мой, Алексей Андреевич, как я рад, что ты приехал, сотменным нетерпением жду ту минуту, в которую с тобой увижусь".

Нелегкобыло, впрочем, в то время Александру удовлетворять строгимтребованиям своего родителя. Взаимные неудовольствия дошли до того,что однажды Цесаревич заговорил даже в 1797 году об отставке иповерил эту тайну Аракчееву в письме, относящемуся, вероятно, кавгусту месяцу: "Теперь я должен твое желание исполнить исказать тебе, что меня очень хорошо сегодня приняли и ничего опрошедшем не упоминали: еще вчерась мне милостивые отзывы были черезмою жену, так, как, например, чтобы я не сердился на него и томуподобные. Впрочем, сие не переменяет моего желания идтить в отставку,но, к несчастью, мудрено, чтобы оно сбылось... прощай, друг мой, будьздоров и не забывай меня. Твой верный друг". В другом письме,без числа и года, читаем следующий рассказ о мучениях, которымподвергался Александр: "Я хромой. В проклятой фальшивой тревогепомял опять ту ногу, которая была уже помята в Москве, и только чтомогу на лошади сидеть, а ходить способу нет; и так я с постели налошадь, а с лошади на постель".

Взаключение представленных выдержек из переписки Александра сАракчеевым приведем еще следующие характерные строки из одногописьма: "Твоя дружба, — пишет Александр, — всегдадля меня будет приятна, и поверь, что моя не перестанет на век".Это признание заключало в себе не одни слова и свидетельствует обискренности дружеских чувств писавшего эти строки.

Щедрыемилости, которыми Павел осыпал Аракчеева, не спасли его, однако, отнеизбежной опалы. К несчастью для Аракчеева, кроме муштрования войск,ему была поручена должность генерал-квартирмейстера всей армии. Всведениях об Аракчееве, собранных В. Ратчем, говорится: "Оразмерах и направлении его деятельности по этому званию сведенияочень скудны. Зная, однако, его корпусное образование и его службу,сомневаемся, чтобы дальнейшие разыскания указали на какую либосамостоятельную деятельность, тем более что Аракчеев не был из числалюдей, которые чтением расширяют свои познания". Граф Тольназывает службу офицеров по квартирмейстерской части, под начальствомАракчеева, "преисполненнойотчаяния".Занятия ихзаключались в нескончаемом перечерчивании прежних планов, большейчастью бесполезных, но на скорую работу которых налегал, сосвойственной ему неукротимостью, Аракчеев. Он жил над залой, вкоторой производилось черчение, и раза по два или по три в деньявлялся среди офицеров. При малейшем поводе, под самыми ничтожнымипредлогами он ругался позорнейшими словами и раз одному молодомуколонновожатому, Фитингофу, дал пощечину. В другой раз, в январе 1798года, гнев его разразился над подполковником Леном,сподвижником Суворова и георгиевским кавалером. Он обругал Ленасамыми площадными словами; тот молча выслушал брань и, возвратившисьдомой, написал письмо Аракчееву и затем застрелился. Подполковник Ленбыл лично известен Государю и рекомендован ему графомРумянцевым-Задунайским и трагическая кончина его наделала много шумув городе. Император потребовал письмо Лена. Сверх того, еще ранее, вянваре того же года, Аракчеев публично обругал в строю преображенцеви щедрой рукой рассыпал, обходя по рядам, удары своей трости; чашапереполнилась — на этот раз Павел внял общему воплю и временнорасстался со своим любимцем. 29-го января 1798 года подполковник Ленбыл исключен из списков умершим; 1-го же февраля генерал-майорАракчеев уволен в отпуск до излечения, с сохранением только званиягенерал-квартирмейстера. Он немедленно удалился в Грузино(пожалованное ему 12-го декабря 1796 года, в день рождения ЦесаревичаАлександра). Здесь Аракчеева застал новый приказ от 18-го марта, покоторому он без прошения был отставлен от службы, с награждением,однако, "чином генерал-лейтенанта.

Вовремя путешествия, предпринятого Императором Павлом в Москву иКазань, Цесаревич Александр послал Аракчееву 7-го мая из Валдаяследующие дружеские строки: "Любезный друг, Алексей Андреевич!Подъезжая к Вышнему Волочку, душевно бы желал тебя увидеть и сказатьтебе изустно, что я такой же тебе верный друг, как и прежде.Признаюсь, однако же, что я виноват перед тобой и что давно к тебе неписал; но ей-Богу оттого произошло, что я не имел ни минуты для сеговремени, и я надеюсь, что ты довольно меня коротко знаешь, чтоб могусумниться обо мне. Если ты сие сделал, то по чести согрешил и крайнеменя обидел, но я надеюсь, что сего не было. Прощай, друг мой! Незабудь меня и пиши ко мне, чем ты меня крайне одолжишь. Так жепоболее смотри за своим здоровьем, которое, я надеюсь, поправится, покрайней мере желаю оного от всего сердца и остаюсь на век твой верныйдруг". На первый раз опала, постигшая Аракчеева, быланепродолжительна. Через два месяца после увольнения, 18-го мая тогоже года, Аракчеев вновь принят на службу и в 1799 году был ужеграфом, командором ордена св. Иоанна Иерусалимского и инспекторомвсей артиллерии. Но 10-го октября 1799 года быстрое возвышениеАракчеева снова прервалось. Высочайший приказ неожиданно возвестил, квсеобщей радости служебного мира, что генерал-лейтенант граф Аракчеевза ложноедонесение отставляется от службы. Новаяопала Аракчеева, подобно немилости 1798 года, нисколько не повлиялана дружеское расположение к нему Цесаревича Александра Павловича; вэтом легко убедиться из письма Великого Князя к графу Аракчееву от15-го октября 1799 года. "Я надеюсь, друг мой, — пишетЦесаревич из Гатчины, — что мне нужды нет при сем несчастномслучае возобновлять уверение о моей непрестанной дружбе, ты имелдовольно опытов об оной, и я уверен, что ты об ней и не сомневаешься.Поверь, что она никогда не переменится. Я справлялся везде опомянутом твоем ложном донесении, но никто об нем ничего не знает иникакой бумаги такого рода ни от кого совсем в государеву канцеляриюне входило; а Государь, призвавши Ливена, продиктовал ему сам теслова, которые стоят в приказе. Если что-нибудь было, то с побочнойстороны. Но я вижу по всему делу, что Государь воображал, что покражав арсенале была сделана по иностранным научениям. И так как воры ужесысканы, как уже я думаю тебе и известно, то он ужасно удивился, чтообманулся в своих догадках. Он за мною тотчас прислал и заставилпересказать, как покража сделалась, после чего сказал мне: я был всеуверен, что это по иностранным проискам. Я ему на это отвечал, чтоиностранным мало пользы будет в пяти старых штандартах. Тем икончилось. Про тебя же ни слова не говорил, и видно, что ему сильныевнушения на тебя сделаны... Прощай, друг мой Алексей Андреевич! незабывай меня, будь здоров и думай, что у тебя верный во мне другостается".

Вчем же заключалось ложноедонесение графаАракчеева, о котором упоминает Высочайший приказ? После покражи,совершившейся в арсенале, графу Аракчееву нужно было донести о томГосударю. Но оказалось, что родной брат графа, Андрей АндреевичАракчеев, командовал артиллерийским батальоном, содержавшим в этотдень караул в арсенале; граф Аракчеев донес тогда Императору Павлу,что караул содержался от полка генерала Вильде. Государь не замедлилисключить Вильде из службы; но пострадавший невинно генерал решилсяобратиться к Кутайсову и объяснить ему бесчестный поступок Аракчеева.Вслед за тем появился вышеупомянутый приказ об увольнении графаАлексея Андреевича от службы.

Вскорепосле воцарения Павла у него зародилась мысль о постройке новогодворца на месте бывшего Летнегодворца,переименованного Высочайшим приказом от 20-го ноября 1796 года вМихайловскийдворец. 26-гофевраля 1797 года здесь происходила уже закладка Михайловского замка,отстроенного с возможной поспешностью в четыре года по проекту Б.И. Баженова иоконченного, после его смерти, архитектором Бренна.Новый дворец былокружен рвами и каменными брустверами, вооруженными орудиями;сообщение производилось через рвы по подъемным мостам. Толщина стензамка напоминала собою крепость. 8-го ноября 1800 года последовалоторжественное освящение замка; в этот день Государь в первый разобедал с семейством в своем новом жилище, а вечером дан был большойбал-маскарад, во время которого замок был открыт для публики, котораямогла любоваться роскошью и изяществом убранства вновь созданныхчертогов. Но тем не менее праздник не удался вполне по причинекрайней сырости, господствовавшей в замке; в комнатах образовалсягустой туман и, несмотря на тысячи восковых свечей, господствовалаповсюду темнота. Хотя доктора предупреждали Государя об опасности дляздоровья жить в таком сыром здании, он тем не менее переселился вМихайловский замок со всем семейством 2-го февраля 1801 года;Цесаревич Александр с супругой занимали помещение в первом этажезамка, ныне принадлежащем Николаевскому инженерному училищу; в товремя это были самые сырые апартаменты в замке! Император был ввосхищении от своего нового дворца, но все-таки, несмотря на всепринятые меры предосторожности, пребывание в нем не было безопаснодля здоровья. Везде в помещениях заметны были следы ужасающейсырости, которая и с наступлением 1801 года была еще столь велика,что в спальнях оказалось необходимым выложить стены сверху донизудеревом. Печи были недостаточны, чтобы нагреть и высушить воздух.Бархат, которым обиты были стены, во многих комнатах началпокрываться плесенью; многие фрески совершенно слиняли. В большойзале замка постоянно поддерживался огонь в двух больших каминах, и,несмотря на это распоряжение, во всех углах ее образовался сверхудонизу слой льда. Густой туман по-прежнему наполнял все комнаты,разрушая живопись и портя мебель. Павел объявил новый дворедзагородным и затем учредил почту на немецкий образец, которая двараза в день, при звуке трубы, привозила письма и рапорты. ВМихайловском замке Цесаревичу Александру Павловичу пришлось испытатьнемало новых огорчений и душевных тревог. В 1801 году ИмператоруПавлу благоугодно было вызвать из-за границы в Россиютринадцатилетнего племянника Императрицы Марии Феодоровны, принцаЕвгения Виртембергского, назначенного уже в 1798 году генерал-майороми шефом Драгунского полка. Воспитателем его был генерал барон Дибич,отец будущего фельдмаршала графа Дибича-Забалканского. С первого жепредставления Павлу молодого принца он понравился и завоевал себеискреннее расположение Государя. "Savez vous, — сказалПавел Петрович Императрице, — que ce petit drôle а faitma conquête". С этого дня расположение к нему Императора скаждым днем возрастало поражающим образом; наконец оно дошло до того,что Павел Петрович объявил Дибичу о своем намерении усыновитьпринца Евгения,прибавив, что он владыка в своем доме и в государстве, и потомувозведет принца на такую высокую степень, которая приведет всех визумление. Закону о престолонаследии, установленному, как казалось,незыблемым образом самим Императором Павлом, угрожало вопиющеенарушение. Положение Александра Павловича становилось с каждым днемвсе более затруднительным. Несмотря на покорность, внимание ипредупредительность сына, подозрительность и недоверие к немугрозного Родителя принимало все более резкие формы. Войдя однажды вкомнату Наследника, Император Павел нашел на его столе трагедию"Брут" Вольтера; она оканчивается, как известно, словамиБрута:

"Romeest libre: il suffit... Rendons grâces aux dieux!"

Государьпризвал сына к себе наверх и, показывая на указ Петра Великого онесчастном Алексее Петровиче, спросил его: знает ли он историю этогоЦаревича?

Народс надеждой взирал на восходящеесолнце России,как называл Александра князь Платон Зубов. Уже тогда распространиласьмолва о благодушии и кротости Цесаревича, так что не успевал онпоказаться на улице, как встречали его благословениями и пожеланиямисчастья. Известно было, что Александр всегда старался, по мере сил,облегчать участь всех подпавших под гнев Родителя, и потомураспространилась уверенность, что царствование его будетблагословенное, отеческое...

Сисхода 1800 года настроение Павла Петровича делалось все болеемрачным; подозрительность усиливалась. Усматривая, что черезвывозимые из-за границы книги наносится "разврат веры,гражданского закона и благонравия", Павел, 18-го апреля 1800года, Высочайшим указом сенату воспретил привоз в Россию из-заграницы всякого рода книг "на каком бы языке оные ни были безизъятия, равномерно и музыку". Никто не был уверен, что будет сним на следующий день. "Награда утратила свою прелесть, —пишет Карамзин, — наказание — сопряженный с ним стыд".Высочайшим приказом от 12-го мая 1800 года штабс-капитан Кирпичниковлишен чинов идворянства и записан навечно в рядовые, с прогнанием шпицрутенамисквозь 1000 человек в раз. За все царствование Павла не было болеежестокого приказа; в нем права дворянства попирались ногами и всякиймог видеть, какая участь ему предстояла бы, если бы он подвергсяМонаршему гневу. Столица приняла небывалый, своеобразный вид; в 9часов вечера, после пробития зари, по большим улицам перекладывалисьрогатки и пропускались только врачи и повивальные бабки. Тайнаякомиссия при генерал-прокуроре Обольянинове подвергала допросам систязаниями. Вызванные этими мерами всеобщее уныние и беспокойствобыли всеми ощущаемы и вызвали убеждение, что такое положениепродлиться не может. В Москве военный губернатор, фельдмаршал графСалтыков, сам ожидая со дня на день ссылки, высказывал в этитревожные дни, не стесняясь, мнение, что этакутерьма долго существовать не может... 9-гомарта был в Михайловском замке концерт. Среди собравшегося Дворагосподствовало мрачное настроение. Великая Княгиня Елисавета былагрустна и молчалива; Александр разделял ее печальное настроение духа.Императрица с беспокойством оглядывалась и, казалось, размышляла надтем, какими пагубными мыслями озабочен ее супруг. Перед выходом квечернему столу произошло следующее: когда обе половины дверейраспахнулись, Павел подошел к близ стоявшей Императрице, остановилсяперед ней, насмешливо улыбаясь, скрестивши руки и, по своемуобыкновению, тяжело дыша, что служило признаком сильногонедовольства; затем он повторил те же угрожающие приемы перед обоимиВеликими Князьями: Александром и Константином. В конце концов онподошел к графу Палеву, со зловещим видом шепнул ему на ухо несколькослов и поспешил к столу. Все последовали за ним в молчании и состесненной грудью. Гробовая тишина царила за этой печальной трапезой,и когда, по окончании ее, Императрица и Великие Князья хотелипоблагодарить Императора, он отстранил их от себя с насмешливойулыбкой и вдруг удалился, не простившись. Императрица заплакала и всясемья удалилась, глубоко взволнованная. Наступил понедельник, 11-гомарта 1801 года. Саблуков, бывший конногвардейский офицер, повествуетв своих правдивых воспоминаниях, что, явившись вечером в 8 часов кВеликому Князю Константину Павловичу в Михайловский замок с рапортомкак дежурный полковник по полку, он, к удивлению своему, нашел обоихВеликих Князей под домашним арестом. Александр Павлович объявил этолично Саблукову и прибавил: "нас обоих водил в церковьОбольянинов, присягать в верности...".

Вскорепосле возвращения в полк Саблуков получил приказание немедленноявиться в замок; он тотчас отправился к своему эскадрону, занимавшемукараул перед кабинетом Государя. В одиннадцатом часу вышел Император,а за ним следовал дежурный флигель-адъютант Уваров. Подойдя кСаблукову, Государь сказал: "Vous êtes des jacobins".— Оскорбленный этим, Саблуков ответил: "Oui, Sire". —"Pas vous mais le régiment", — повторилГосударь. — На это Саблуков возразил: "Passe encore pourmoi, mais vous vous trompez pour le régiment". —Государь продолжал: "A я лучше знаю. Сводить караул".Саблуков скомандовал: "направо кругом, марш", и караулвыступил из занимаемого им покоя. Затем Император сказал еще, что онвелел выслать конный полк из города и расквартировать его подеревням, и приказал Саблукову, чтобы все было готово к выступлению в4 часа утра, в полном походном порядке.

Послеэтих слов Павел Петрович обратился к двум ундер-лакеям, одетым вгусарскую форму, но невооруженным, и приказал им занять пост вдверях, ведущих в кабинет. Поклонившись особенно милостиво Саблукову,Государь удалился в свой кабинет...

{Половцов}